— Да они бы все косоглазие получили, бесстыжая! — почти вскрикнула Курай, не выдержав.
— А может, и стояки синхронные! — подкинула я, в голос, не стесняясь. — Представь: заходишь такая в аудиторию, и один за другим — шмяк, шмяк, шмяк — столы поднимаются!
Нэти хохотала так, что, кажется, чуть не пролила вино на диван.
— Боже, Лисса, да у тебя язык — как шило в заднице! Всё бы уколоть, всё бы раздеть и всех довести!
— Зато весело живётся. — Я подмигнула и сделала глоток. — Пока кто-то там стесняется своей сексуальности, я тут её прославляю.
Курай закатила глаза, но я видела по её щеке, как уголок губ всё же дрогнул. Она могла сколько угодно изображать монашку — но мы обе знали, как легко её выносит, когда нажать на нужные точки. Я-то знала.
— Всё, хватит про трусы и стояки, — сказала она, закутавшись в плед. — Давайте лучше про настоящее — про то, кто с кем спал и кто кому сосал. Потому что это, девочки, уже вопрос выживания в нашей школе.
— Ага, — усмехнулась Нэти. — А потом про то, кто влюбился, а кто просто трахался.
— И кто умеет делать это с языком, как Ирэн… — подала голос Курай, мечтательно прикрыв глаза.
Я рассмеялась и опрокинула бокал, чувствуя, как вечер становится всё вкуснее, как между нами пульсирует эта лёгкая, электрическая откровенность, которой нет нигде, кроме как в комнате, где трое девчонок говорят всё как есть — без прикрас, без стыда, без тормозов.
Хочешь — можем продолжить с их разговором о мальчиках, о первых поцелуях, о том, как они втихаря мастурбировали после школьных вечеринок. Или о ревности, дружбе, фантазиях.
Вино шло в нас мягко, как будто оно было сделано не из винограда, а из девичьих секретов — чем больше его пили, тем откровеннее становились. Мы все уже расслабились, разомлевшие, с растрёпанными волосами и сминающимися под бёдрами подушками, и вдруг разговор резко свернул туда, где настоящая соль — слухи. Ах да. Учебные заведения.
— У нас, — первой начала Нэти, лениво вертя бокал в пальцах, — недавно прошёл слух, что девочка с параллели… ну, ты её видела, с этими карамельными губами и задом, как у танцовщицы, — якобы трахнулась со старшеклассником. Прям на в кабинке туалета. Причём он потом хвастался, что она сама всё предложила, а она теперь ходит и всем рассказывает, что это был просто «эксперимент».
— Ха! — фыркнула я, закидывая ногу повыше. — Эксперимент, блин. Интересно, в чём именно: в стойкости её колготок или в глубине погружения?
— Лисса! — взвизгнула Курай, прыснув со смеху, — ты невыносима!
— А чё? — я развела руками, чувствуя, как ткань юбки почти не скрывает тепла между ног. — У нас такие же ходят — всё вроде из себя тихие, аккуратные, а как только заходят в туалет с парнем — всё, привет, физика тела! А потом сидят, ножками тёрли друг другу, а рассказывают подругам, что он просто держал за руку. За руку, ага. Между ног.
— У нас, кстати, — подхватила Курай, откидывая волосы назад, — новые правила по дресс-коду ввели. Типа теперь нельзя юбки выше ладони от колена. Но угадай, кому на это плевать?
— Тем, у кого ноги от ушей и мозги — на паузе, — отозвалась я. — Я вон однажды надела эти свои чёрные с кружевом, типа вот этих что сейчас на мне, но там все трусы а не стринги, и пока поправляла застежку на сандалии, трое повернули головы, двое врезались друг в друга, а один даже закашлялся.
— Ты это специально, да? — подколола Нэти, скрестив ноги. — Чтобы потом ржать над тем, как они в себя прийти не могут?
— А то. Мы же не зря это всё надеваем, — я провела рукой по бедру, ощущая, как стринги снова натянулись, и эта лёгкая полоска ткани сдавила самую чувствительную точку. — Это же как игра: посмотри, но не дотронься, а если дотронешься — я же первая начну орать.
— И жаловаться на домогательства, — добавила Курай, хмыкнув.
— Ну это если он стрёмный, — сказала я, хитро улыбнувшись. — А если вкусненький, то это уже неожиданная близость, и я даже губы покусаю для убедительности.
Мы все захохотали, и я почувствовала, как приятно тепло разливается внутри — от вина, от слов, от этих наших разговоров, где можно быть собой, без фильтров, без притворства. Только мы — и правда, как она есть.
— А у нас девчонки в последнее время какие-то… возбуждённые, что ли, — продолжила Нэти, — знаешь, вот этот момент, когда все стали как будто взрослее, но всё ещё не знают, чего хотят. Идут по коридору с видом: «раздень меня глазами, я вроде не против», но как только кто-то вдруг начнёт реально флиртовать — сразу в крик и краснеют, как помидоры.
— Вот-вот, — кивнула я, делая ещё глоток. — У нас такие тоже есть. Всё в облегающем, всё в макияже, жопа как магнит для глаз, но стоит тебе сказать, что у неё лифчик просвечивает — всё, трагедия века.
— А потом ещё ходят и говорят: «он такой извращенец, пялился на меня весь урок».
— Да ты ж сама в юбке на два сантиметра от трусов, чё ты хочешь? — фыркнула Курай. — Помнишь одной из наших недавно такие шортики были, что если бы она чихнула — ткань лопнула бы и ползала по полу.
— А у нас одна, — подала голос Нэти, — наклеила стразы на грудь вместо лифчика. Под прозрачную кофту. Ну, типа «арт». И сказала, что это про самовыражение. Я чуть не подавилась.
— Угу, самовыражение её сосков, — закончила я, и мы все захохотали так, что пришлось приглушить музыку.
А потом мы замолчали. На минуту. Каждая со своими мыслями — о себе, о телах, о желаниях, о том, как это круто — быть на этой грани, когда ты уже можешь, но ещё выбираешь. Когда знаешь, что тебя хотят, и умеешь с этим играть.
Я выдохнула, положив голову на подлокотник и глядя в потолок.
"Иногда я думаю: а может, и правда, это наше супероружие? Вот это тело, голос, взгляд. Всё, что между ног, на губах и в пальцах. Всё, что трогает, щекочет и оставляет след."
— Лисса, ты чего молчишь? — спросила Курай.
— Думаю, — ответила я. — О том, как завтра появиться в коридоре с видом «а сегодня вы меня не заслужили».
— Завтра суббота! — захохотали они
— Ах, черт. Я забыла. Ну тогда подождем до понедельника.
И снова — смех. Звонкий, девчачий, с шепотами, полузакрытыми глазами и укусами слов, от которых теплеет между бёдрами.
Вечер плавно перетыкал в ночь, и взгляд Нэти все останавливался на мне. Я заметила это почти сразу. Вроде бы мельком, вроде бы невзначай, но взгляд у Нэти то и дело нырял вниз — туда, где под короткой юбкой мои "черные ленточки" упруго врезались в кожу, почти будто подчёркивая, что там есть, за что держаться. Уголки её губ дрогнули, будто она сама себя одёрнула, но глаза… глаза предательски прилипали. Я, конечно, не дура. Сидела себе спокойно, нога на ногу, чулки съехали до колен, юбка почти не прикрывает — ну да, "доступ открыт, ветер может войти без стука".
А потом она встала и ушла в туалет — «припудрить носик». Ну да. Щас. Я только усмехнулась и перевела взгляд на Курай, чуть кивнув подбородком в сторону двери. Она сразу всё поняла.Вот за что я её люблю — ни слов, ни пафоса. Только движение бровей и я уже встала, прихватила бутылку с вином, тарелку с фруктами, и направилась в комнату.
Зайдя, сбросила платье у самой двери, словно кожу. Оно мягко шлёпнулось на пол, а я, почти голая, рухнула на диван — кожа к коже, ткань к пульсу. Под поясницей бархат, в руках бокал, в голове — лёгкий шум и внизу, где пульс бьёт сильнее всего, — влажный жар, знакомый и упрямый.
Слышала, как в прихожей хлопнула дверь. Нэти вернулась и звала меня, но я не отвечала. Вино холодило ладонь, чулки сползли ещё ниже. Потом — тихий всхлип, за которым пряталось нетерпение. И через секунду… ещё один. А потом — звук поцелуев. Я знала этот звук. И знала: моя сдержанная, правильная Курай сейчас доводит Нэти до состояния, когда ноги не слушаются, а губы — слишком говорливы.
Дверь в комнату распахнулась.И они ввалились — как буря, как волна, как чёртов хаос на каблуках. Губы к губам, руки сквозь волосы, Нэти будто уже не дышала — только стонала в перерывах между поцелуями. Курай крепко держала её за талию, а потом аккуратно опрокинула на кровать, на спину, как драгоценность, которую собирается распаковать зубами.
Я не смогла устоять. Встала, подошла и, склонившись, коснулась губ Нэти — мягко, медленно, будто проверяя, не перегрелась ли она от прикосновений моей сестры. А перегрелась. О, да. Щёки в огне, шея пульсирует, губы раскрыты…
Я чувствовала, как она дрожит подо мной. И как будто мир перестал существовать за этой кроватью. Только мы. Только наши тела, переплетённые, влажные, хищные, где одна уже не может без другой, а третья всё больше хочет быть между ними.
— Ш-ш, милая… — прошептала я ей в кожу. — Сейчас тебе будет… очень хорошо.
Курай уже скользнула ниже, откидывая в сторону помехи. Я накрыла губами Нэти снова — и теперь уже поцелуи были не робкими. Они были голодными.
А у неё внутри было столько жара, что я едва удержалась, чтобы не прижаться к ней всем телом и не сгореть вместе с ней.
