Полина вздрогнула, как будто ей только что напомнили о собственном, более раннем признании.
— Да. Это правда. Я... — она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом, — я хотела увидеть тебя такой. Взрывной, свободной, грязной. Не потому, что я люблю драму. А потому что я знаю, каково это — прятаться.
Она вздохнула, и ее голос стал еще тише.
— Я никому не говорила, но... я тоже всегда ношу эту маску. Маску "самой смелой и оторванной". Но на самом деле, я так боюсь, что меня кто-то увидит настоящую, потому я всегда делаю первый шаг. Всегда. Я первая шучу, первая пью, первая раздеваюсь. Просто чтобы у меня всегда был контроль.
— А ты? — Лена повернулась ко мне, не убирая руки. — В этом платье, с этим признанием, ты выглядишь так, будто тебе больше не нужен контроль, Наташа. Это и есть та смелость, за которую мы пили. Смелость не прятаться.
В комнате стало очень душно. Лена придвинулась ближе, и их трое стали единым, тесным, пьяным кругом. Я почувствовала, как слеза — одна, горячая, — скатилась по щеке. Это была слеза не печали, а облегчения. От признания и принятия своей самой откровенной правды.
Полина, без слов, положила свою руку поверх руки Лены, сжимая мое колено. Три девушки, три руки, три типа смелости. Мы сидели так, пока шум общаги и чьи-то голоса, смешиваясь с запахом мартини и весенней ночи, не стали казаться далекими.
Наконец, Лена мягко отстранилась и подняла опустевший стаканчик.
— Всё. Игра окончена. Мы выпили за смелость, и мы её получили. За новую Наташу — ту, что не боится быть собой, даже если фантазии её пугают.
Мы чокнулись пустыми стаканчиками, и смех разлился по комнате — тёплый, освобождающий. Полина встала, потянулась:
Полина встала, потянулась:
— Ладно, девочки, я домой. А то завтра лекции, а я уже почти засыпаю. После сегодняшних откровений мне наверняка будут сниться интересные сны — может, даже с кем-то из вас в главной роли… Или с Сашей… Ха, представляю, как он там в моих фантазиях всех нас соблазняет! Нужно повторить такую посиделку — только с большим количеством мартини и совсем без тормозов.
Полина вышла, хлопнув дверью. На ручке так, как боевой флаг или трофей, висел кружевной бюстгальтер Лены. Это был маленький, но мощный символ — нашей общей, новой, бесстыдной свободы.
Лена перебралась на свою кровать и ухмыльнулась:
— Ну что, Наташ, остались мы вдвоём. Пооткровенничали мы сегодня… А ты... ты сегодня была на высоте. Саша бы обалдел, если б увидел… Или услышал твои фантазии…
Я улыбнулась, чувствуя приятную усталость, смешанную с волнующим предвкушением. Сняла платье на стул — оно лежало там, как трофей дня. Легла в постель в одних трусиках, чувствуя, как воздух ласкает кожу.
"Это было... невероятно, — подумала я, закрывая глаза. — Я открылась им, как никогда. И они приняли. Завтра — новый день, новый вызов. Саша позовёт на свидание? Увидит меня в этом платье? И что тогда?"
Тепло от мартини и их слов разливалось по телу, как обещание. Я улыбнулась в темноту:
"Наташка, ты готова. К следующему акту — без страха, с огоньком".
